Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]

Кормушка со стуком открылась, и зычный голос надзирателя возвестил:

— Подъем!.. Подъем!..

И еще громче захлопнул кормушку.

Сойкин проснулся первым. Он всю ночь спал вполглаза. Последнюю ночь он проводил в тюрьме в качестве задержанного. Знал, что утром дернут на суд — «наматывать на рога».

И зычный голос вертухая прозвучал для него трубой архангела, созывающей на суд. Правда, не божий.

Сойкин спал почти одетым, не украдут ничего и вообще, мало ли что…

Пошел к параше и заметил спящего возле двери Поворова. Тот так и спал, укрывшись с головой. Как не задохнулся? И разделся, словно спал дома. Голые ноги торчали из-под одеяла, а одежда была сложена под подушку.

Сойкин, отходя от унитаза, сказал торопившимся ему на смену Хрусталеву с Рудиным:

— Какой горячий! Голым спит!

Рудин обогнал Хрусталева и первым прорвался к толчку, заметив походя:

— Все спят как люди, а этот голову спрятал, как страус.

Хрусталев, проиграв бег к толчку, присел на корточки, задом к голове Поворова, и выпустил газы.

— Ему нравится, когда в нос пускают! — заявил он Сойкину убежденно. — Может, он Париж вспоминает или Нью-Йорк… духи «Кристиан Диор» или «Алла»?

Сойкин обрадованно схватил лист бумаги, разорвал его на полоски и осторожно вложил их между пальцами ног Поворова.

— Пусть на «велосипеде» покатается! — и зажег бумагу. — Ему сейчас самый сладкий, радужный сон снится.

Огонь стал лизать пальцы ног Поворова, и он яростно закрутил ногами «велосипед», завопил от боли, запутался в одеяле, с трудом вырвался из его плена и, ничего не понимая, потушил огонь одеялом.

Затем, ахая и охая, открыл холодную воду и стал остужать ноги по очереди.

— Какая сука… — ныл Поворов, еще не проснувшись.

Хрусталев, стоя уже у толчка, получал двойное удовольствие.

— Приснилось что? — спросил он почти дружелюбно. — Просыпайся, сладенький! А то в карцер загремишь, к Григорьеву на пару.

Дверь камеры открылась, и надзиратель рявкнул:

— «Вертолеты», бездельники!

И спавшие на топчанах, сбитых из досок, быстро постарались вынести их в коридор.

Почти все уже поднялись и, зевая, потягивались.

Лишь Баранов продолжал спать и не делал даже попыток проснуться.

Вертухай заметил спящего, но, усмехнувшись, сказал, к удивлению задержанных:

— Этот умаялся шестерить! Пусть поспит!

И запер дверь.

Великанов принюхался к Баранову и завистливо сказал:

— Этот где-то нажрался! Коньяком несет! И хорошим, я в этом толк знаю!

Кузин равнодушно заметил:

— Его куда-то позвали не для допроса! Вспомнили, что когда-то он работал официантом. Пьянку, наверное, вертухаи и устроили. И Баранову перепало…

— Кто хорошо шустрит, тот неплохо живет! — заметил Великанов.

Сойкин засмеялся.

— Шестерки и в тюрьме неплохо устраиваются! — заметил он. — Умеют услужить!

— Ласковый теленок двух маток сосет! — заметил Рудин.

Хрусталев захохотал:

— По маткам у нас в камере два специалиста: Маленький и Поворов. Преступники!

Великанов разозлился на Хрусталева.

— А ты знаешь, что в Таиланде и в Сингапуре торговцев наркотиками казнят? Ты — международный преступник.

— Ты говори, да не заговаривайся! — с угрозой сказал Хрусталев. — А не то…

— Что «не то»? — подошел к нему вплотную Великанов. — Шею намылишь?

— Под моим началом страшные мальчики ходят. Шепну словечко им, и твою жену — хором…

Великанов схватил Хрусталева за глотку.

— Сначала я тебя… раком поставлю!

Кузин бросился их разнимать.

— Великанов! Не наматывай срок! Не пачкай рук. И не обращай внимания, язык без костей, мелет, воздух сотрясает.

Хрусталев с трудом вырвался из тяжелых рук Великанова и отошел в сторону, потирая шею.

— Я слов на ветер не бросаю! — повторил он с угрозой.

Великанов сделал попытку оттолкнуть стоявшего на пути Кузина, но раздумал, да и тот вцепился в него.

— Зарежу! — пообещал тогда он Хрусталеву, на что тот только ухмыльнулся.

Кузин отвел Великанова к окну покурить.

— Что ты со всякими разговариваешь? — укорял он Великанова. — Хочешь поговорить, подходи к мне. Или с Григорьевым поговори, умный человек. Как он здесь оказался, ума не приложу.

Великанов все не мог отойти от стычки с Хрусталевым, поэтому грубил:

— А ты здесь как оказался?

— Превратности судьбы! — засмеялся Кузин. — Помнишь, у Чехова?

Великанов насупился и жадно затянулся дымом.

— Не читал! — признался он Кузину. — Я — рабочий, Сергей Сергеевич! Классный рабочий. Экстра-класс! Орденоносец. Был ударником коммунистического труда. И прочих наград… A-а! Кому это сейчас нужно? Но… не читал, извини! Читать было некогда.

— Для водки время находил! — вырвалось у Кузина.

— Традиция! — возразил Великанов. — И отец мой пил, от белой горячки помер. И дед пил запоем. Веселье на Руси — питие! Тоже — превратности судьбы!

— Чушь! Пьяница на Руси всегда был окружен презрением. Пить, не отрицаю, — пили! Но дело не забывали. Дело было на первом месте. Оно и от пьянства уберегало, не давало процветать. Сухой закон сколько лет держался с войны четырнадцатого года…

— Поэтому и революция победила так легко! — вмешался Айрапетян.

— И большевики придерживались сухого закона! — упорствовал Кузин. — Пока Сталин не отменил его и не ввел свободную продажу спиртного в огромных количествах и по низкой цене. Стал осмысленно спаивать народ. И пьяница стал героем.

— Ерунда! — отмахнулся Великанов. — Самогон всегда гнали! Не верю я в сухой закон.

— Молодец, э! — поддержал Айрапетян. — Нигде в мире этот сухой закон не прижился. О нашей стране и говорить смешно.

— Не береди душу! — взмолился Великанов. — Баранов сначала надышал коньяком, теперь вы…

— В доме повешенного не говорят о веревке! — понял Кузин.

— Ты лучше расскажи, как ты погорел? Или тоже — секрет фирмы? — перевел разговор Великанов.

— Никакого секрета нет! — разговорился Кузин, поясняя окружению: — Как вы понимаете, в одиночку мои дела не делаются… А в нашей цепочке был директор швейной фабрики, где целый подпольный цех шил на нас костюмы…

— Полушерстяные? — улыбнулся Великанов.

— По цене шерстяных! — поддержал шутку Кузин. — Так вот, этот директор был бабник — первый сорт! Между прочим, грузин! — обратился Кузин почему-то к Айрапетяну.

— Если бы ты сказал: «Между прочим, армянин», я бы обиделся. А «между прочим, грузин» говори сколько хочешь, — ответил Айрапетян.

— Ближе к телу! — подгонял Рудин.

— Понравилась директору фабрики одна молоденькая стерва, жена директора магазина, через который мы товар свой сбывали. Старик в ней души не чаял, из грязи поднял, обогрел, приласкал, влюбился по уши и женился. Все — для нее. Как сыр в масле каталась. Старик и на ее шашни смотрел сквозь пальцы. Как потом выяснилось, жить ему оставалось всего ничего…

— Смерть остужала кровь! — понял Айрапетян. — Я бы за шашни зарезал.

— Горячий человек! — рассмеялся Маленький.

— Не мешайте! — нетерпеливо прервал их Рудин. — Интересно!

И все замолчали, давая возможность Кузину продолжить повесть своей жизни.

— Этот грузин, бабник, сукин кот, — продолжил Кузин, — предложил этой красотке — а красива она была как богиня, что есть, то не отнимешь, — предложил он ей жить с ним, а старика бросить. Директор фабрики тоже был не первой свежести и знал, чем купить красотку. Деньги она любила как черт! А муж хоть ей ни в чем не отказывал, но на руки давал лишь на мелкие расходы. А на них не разгуляешься, не пошикуешь с мальчиками — мальчики нынче тоже дорого стоят. И сукин кот все это прекрасно знал, в одном котле мы все варились. И положил ей на голое пузо полмиллиона…

— Так мало? — презрительно протянул Айрапетян.

Кузин даже оторопел поначалу. Потом сообразил, что его неправильно поняли.

— Долларов, естественно! — пояснил он.

— Во, дают! — восхитился Сойкин. — Буржуи недорезанные.

— Не «недорезанные», Сойкин! — поправил его Айрапетян. — Новорожденные!

— Будет вам! — взмолился Рудин. — Дайте дорассказать.

— Вот это да! — отреагировал запоздало Великанов. — И что? Взяла?

— Этой стерве полмиллиона оказалось мало, — продолжил Кузин. — Забрала она все, что смогла, у старого мужа и переехала к сукиному сыну.

— И муж ее не убил? — ахнул Айрапетян.

— Старый муж пошел и всех сдал! — вздохнул Кузин. — Сам через месяц умер во внутренней тюрьме.

— А красотка? — поинтересовался Великанов.

— Осталась у разбитого корыта. Все конфисковали, — вздохнул Кузин.

— Суда-то не было! — не поверил Великанов. — Закона нет такого: конфисковывать!